Эта статья взята из доклада, представленного на конференции, состоявшейся в апреле 2013 года, и была опубликована на французском языке в книге FERRAN N., SLAMA S (ред.), Défendre en Justice la cause des personnes detaines, Commission Nationale Consultative des Droits de L’Homme, Париж, La Documentation Française.
Французская секция Международной Тюремной Обсерватории (далее — OIP) была основана в 1996 году, спустя пять лет после создания главного Международного секретариата, и с запозданием занялась судебными разбирательствами, для начала скромными темпами в 2001-2002 гг., и более решительно в 2003-2004 гг.
Причина этой задержки, несомненно, отчасти связана с тем, что, с момента её создания ассоциация имела несколько двоякое отношение к вопросу о правах заключенных.
С одной стороны, закон изначально создавался как неизбежный способ объективизации критики в адрес тюрьмы и как средство напоминания о том, что судьба заключенных — это коллективная ответственность. Это проявляется в учредительном акте организации — призыве к созданию Международной тюремной обсерватории, опубликованном в газете Le Monde в ноябре 1991 года, в котором объявляется, что эта обсерватория «будет совершать наблюдение условий содержания в тюрьмах (…) ; будет сообщать о нарушениях прав заключенных, согласно соответствующим конвенциям, правилам и другим обязательным или необязательным документам» . Более того, использование права в качестве защиты от произвола с самого начала подразумевалось в мандате OIP: Руководство для заключенных, первая публикация ассоциации, опубликованная в 1996 году, конкретно направлена на то, чтобы снабдить задержанных знаниями о законах для общения с администрацией и таким образом положить конец их правовой изоляции.
С другой стороны, ассоциация с самого начала в значительной степени воздерживалась от правовой борьбы. Её главная задача заключалась в осуждении жестоких обращений и структурных дисфункций. В результате были мобилизованы ресурсы для разработки строгой методологии наблюдения и расследования, чтобы установить доверие к ассоциации и спровоцировать общественные обсуждения темы, которая на то время была совершенно маргинальной. На то время контекст относительно мало способствовал созданию стратегии, основанной на праве. В составе первоначальной команды не было юристов, а судебная практика по тюремным вопросам была очень ограниченной и жесткой. Заключенных, подающих жалобы, можно было пересчитать по пальцам. Когда подобные жалобы возникали, правовые вопросы, связанные с принятием публичной позиции, были рассмотрены за пределами национального секретариата двумя учеными, Мартином Ерзог-Эвансом и Эриком Пешильоном. Оба периодически отвечали на обращения прессы и анализировали (редкие) изменения в законодательстве в издании Dedans-Dehors.
Однако, помимо этих конъюнктурных аспектов, было широко распространено убеждение, согласно которому развитие тюремного права вряд ли подорвет приоритет безопасности учреждения или повлияет на его дисциплинарную логику. Кроме того, OIP внимательно следила за анализами, согласно которым укрепление правовых гарантий заключенных и присвоение администрацией правовой риторики создаст избыток легитимности для её использования в условиях заключения и дополнительно усложнит проявление произвола в тюрьмах. Эти вопросы обсуждались на внутренних дебатах и обсуждениях между ассоциациями по линии проводимой OIP о необходимости согласования прав заключенных с общим правом. Эти дискуссии, возможно, способствовали отсутствию концептуализации судебного измерения, в то время как оно совпадало с одной из ветвей триптиха наблюдение-оповещение-защита, лежащего в основе мандата организации. Также была доступна модель ассоциации GISTI, главная организация по защите иностранных граждан.
Однако судебное направление, которое постепенно сформировалось и было утверждено ex post facto, не разорвало связь между анализом характера тюрьмы и её взаимодействием с системой правосудия. Подтверждая в своем уставе[1] требование о регулировании пенитенциарных отношений, параллельно с требованием о резком сокращении использования уголовного заключения, ассоциация поставила перед собой цель преодолеть на политическом уровне «дилемму» прав в заключении, между риском легитимации и императивом защиты, путем толкования права как средства для аргументации против логики исключения, присущей тюрьме. Была вновь подтверждена отправная точка действия по закону и основанного на нём, а точка зрения теоретической позиции, удерживающей на расстоянии людей, столкнувшихся с произволом, отклонена. Это разъяснение позволило осуществить сначала точечные вмешательства, а затем и полноценный выход OIP в правовое поле.
Для того чтобы дать представление о возникновении судебных разбирательств, необходимо прежде всего сосредоточить внимание на конкретном периоде, а именно на 2000-2001 гг., когда проблема прав заключенных приобрела существенное политическое значение. Затем необходимо обратить внимание на рассмотренные судебные споры, которые отражают инструментальную концепцию использования права: его использование для оценки применения тюремных наказаний.
Возникновение в 2000 г. юридического вопроса о тюрьмах, безусловно стало провоцирующим фактором. Об этом свидетельствует хронология событий. В июле 1999 г. Э. Гигу, Министр юстиции, поручил первому председателю Кассационного суда задачу изучить возможные способы усиления контроля над пенитенциарными учреждениями в ответ на кампанию, начатую OIP месяцем ранее после освещения в СМИ серьезных нарушений в пенитенциарном учреждении в г. Бове. В марте 2000 года Верховный судья в своем докладе запросила не только создать независимый орган по контролю, но также поставила необходимое предварительное условие о полном реформировании пенитенциарного права, который она подвергла резкой критике, из-за того, что оно, будучи результатом декретов и постановлений, подчиняет осуществление прав императивам порядка и безопасности администрации. Она рекомендовал принять пенитенциарный закон, устанавливающий правовую организацию в соответствии с иерархией норм, точно регулирующий полномочия администрации и закрепляющий правовой статус заключенного в соответствии с его гражданскими правами. В июне этому примеру последовали парламентские комиссии по расследованию. В феврале 2001 года был создан комитет стратегической ориентации для участия в разработке пенитенциарного закона. OIP приняла решение не вступать в него, чтобы сохранить дистанцию, необходимую для её роли противовеса, но регулярно проводила анализ проделанной работы. Таким образом, правовой статус заключенного стал важным политическим вопросом для OIP. Этот вопрос станет особенно важным после снятия с повестки дня проекта о реформе пенитенциарной системы.
В данном контексте конкретное событие подтолкнуло нас вступить в эту правовую борьбу. Это событие разворачивалось перед Высшим административным судом, не перед Судебной секцией, а внутренней: наш коллега Эрик Пешильон отметил, что положение закона от 12 апреля 2000 г., общего применения, применительно к тюремной администрации. Это означало, что отныне лицам, заключенным в рамках дисциплинарной процедуры может быть оказана помощь адвоката. Именно это и было четким требованием OIP вот уже много лет, против которого решительно выступало Министерство юстиции. После довольно бурных дебатов с OIP, министр обратился к Высшему административному суду для запроса заключения, вероятно, чтобы предотвратить возможные обвинения о сговоре. Заключение Высшего административного суда совпало с ожидаемым результатом, и в течение последующих недель адвокаты смогли получить доступ к заключенным. Это была большая победа. Этот опыт сделал очевидным тот факт, что, с одной стороны, администрация не могла полностью контролировать производство стандартов и пошла на серьезные изменения, а с другой стороны, что судебное разбирательство может значительно увеличить ударную мощь организации. Это первое противостояние в свою очередь создало новую динамику, так как доступ адвокатов в тюрьму спровоцировал увеличение количества обращений за правовой помощью в OIP.
Постепенно начали вырисовываться контуры этой правовой ветви. Сначала было подано несколько индивидуальных жалоб, а также были поданы иски о компенсации[2]. Но именно процедура обжалования, предпринятая перед Высшим административным судом с целью изъятия дисциплинарных полномочий из рук главы заведения, несмотря на неудачу[3], стала поистине решающей и укрепила судебные обязательства, взятые на себя ассоциацией. Во-первых, потому что с этого момента президент Тьерри Леви стал вносить свой энергичный вклад. Во-вторых, данное направление поддерживалось самим Министерством юстиции. Судьи сообщили нам, что жалоба произвела сильное впечатление на высших пенитенциарных должностных лиц. Патрик Марест, национальный представитель, который осознал весь потенциал этого судебного фронта, несмотря на отсутствие результатов в течение нескольких лет[4], формально закрепил это измерение в спектр действий OIP под названием «правовая партизанская война».
Прочно установившись, деятельность этой «партизанской войны» развивалась в соответствии с концепцией, отличающейся от той, выраженной в ее формулировке. Увеличение числа разбирательств, с помощью стандартных средств правовой защиты, само по себе не было направлено на то, чтобы помешать тюремным службам. Однако создание судебного риска в их отношении, посредством жалоб, затрагивающих различные места и темы, было действительно важным с точки зрения коллективной защиты. Помимо стратегических и тактических императивов, свойственных судебному процессу, динамика ориентировалась на преследование политических приоритетов ассоциации посредством закона. Цели были многочисленными: защитить людей, подвергающихся грубому обращению; привести к единообразию правила применимые к тюрьме с общим правом, чтобы ограничить влияние администрации на заключенных; ослабить карательную политику, навязав тюрьмам неоспоримые правовые ограничения, чтобы тем самым снизить количество заключенных; объективировать повседневные нарушения путем их оценки иными представителями судебной системы; распространять требования OIP, в частности, в отношении технических вопросов, которым трудно предать огласку, или обозначить конфликт вокруг созданной меры; получить доступ к секретным документам благодаря судебным разбирательствам и т.д.
Таким образом, среди писем заключенных и проведенных расследований были обозначены конкретные ситуации, требующие судебного оспаривания, а также нормативные акты, подлежащие обжалованию. Однако бурлящая энергия OIP не всегда располагала к такой методической организации работы. Систематическое планирование помешало бы выбранному подходу в подаче основных жалоб, по крайней мере, в суды высшей инстанции, с целью сохранения максимального контроля над направлением судебной практики. Эта позиция стала возможной благодаря связям, установленным в 2004–2005 гг. с адвокатом Патрисом Спинози, благодаря которому был обеспечен доступ к Верховному суду общей юрисдикции и Верховному административному суду[5]. Тем не менее, несколько основных направлений структурировали судебную деятельность.
Существенным шагом стало открытие зала судебного заседания судьи путем отмены внутренних мер[6], для обеспечение требуемой защиты, чтобы ознакомить суды с тюремными реалиями и подготовить индивидуальные жалобы, которые могли бы рассматриваться в г. Страсбурге. В связи с этим мы посчитали, что резкая критика, высказанная в 2000 г. в публичных отчетах о пенитенциарном праве, может привести к тому, что национальные суды будут самостоятельно проводить свою модернизацию. Именно поэтому, несмотря на отсутствие внутренних средств правовой защиты, мы не стремились передавать дела в ЕСПЧ[7] в приоритетном порядке. Однако европейская прецедентная практика послужила основой для многочисленных процедур, инициированных для открытия доступа к судье, в отношении переводов, записей в реестре особо отмеченных заключенных, консервативных дисциплинарных мер, дифференцированных режимов и т. д.
Другие направления были более прямо связаны с общими приоритетами OIP. Таким образом, вопрос о длительных сроках наказания стал лейтмотивом[8], включая, в частности, жалобы об отмене пожизненного заключения на основании запрета бесчеловечного обращения[9], нахождения под мобильным электронным наблюдением опасных лиц[10], вышедших на свободу, содержания под стражей по соображениям безопасности, а также мер по управлению содержанием под стражей людей, лишенных какой-либо надежды на освобождение, такие как постоянные переводы (ротация в целях безопасности), длительная изоляция и т. д. Сохранение достижений закона от 1994 года о вынесении за пределы пенитенциарной системы вопросов о медицинском уходе в тюрьме также было постоянным объектом внимания, например, посредством действий, касающихся конфиденциальности ухода во время выписки из больницы и, в более широком смысле, отказа от «общей врачебной тайны», пропагандируемой администрацией.
Судебные разбирательства также были направлены на соблюдение общих принципов уголовной и пенитенциарной политики, согласно проделанному анализу OIP. Таким образом, доклад за 2003 год был сосредоточен на резком ухудшении ситуации в тюрьмах из-за увеличения количества заключенных. OIP попыталась вынести на обсуждение вопрос о перенаселенности в тюрьмах по уголовному направлению, опираясь на тексты о нелегальных арендодателях[11]. После этого мы присоединились к работе Союза адвокатов Франции, который играл ведущую роль в судебных исках о компенсации в отношении материальных условий заключения. Доклад за 2005 год пролил свет на изменения в сфере безопасности в тюремной политике. Затем судебные процедуры были нацелены на действия вновь сформированных сил специального назначения, материальные средства в изоляторах и т. д.
Кроме того, судебные разбирательства вызвали относительно небольшое количество внутренних дебатов, за исключением периода в 2003–2004 годах, в отношении трудного вопроса о необходимости участия в процедурах в отношении самоубийства. Режим государственной ответственности был сосредоточен на двух категориях вины: отсутствии надзора и отсутствии размещения. Обеспокоенность касалась возможных негативных последствий такой судебной практики с точки зрения сужения автономии и частной жизни заключенных (за счет усиления наблюдения и профилирования с целью выявления рисков, обустройства мест содержания под стражей для предотвращения самоубийств). Мы решили воздержаться от судебных разбирательств. Однако произошло то, чего мы опасались: была осуществлена разработка в рамках конкретной акции, целью которой была повысить огнестойкость матрасов, предоставляемых в учреждениях. Закрепляя принцип защиты права на жизнь, Высший административный суд установил обязанность адаптировать тип матраса к поведению людей в камерах. Это решение было практически неосуществимым, особенно в следственных изоляторах с высокой ротацией заключенных. Помимо этого, оно подчеркивало актуарную логику лечения суицида в тюрьме, с которой также боролась OIP.
Такая ошибка в предварительном анализе, можно было бы надеяться, являлась одной из редких за тот период. Однако необходимо признать, что итог данного периода неоднозначен. С теоретической точки зрения достигнутые успехи соизмеримы с архаизмом, который до недавнего времени был характерен для судебной практики в отношении тюрем. Конкретно, администрация теперь регулярно вынуждена отчитываться, и в некоторых случаях заключенному удается одержать победу. Некоторые дела иллюстрируют прогресс, достигнутый за несколько лет. «Он предельно точно соблюдает процедуры: он регулярно отправляет запросы (…) по любому вопросу, и он без колебаний обращается в административные суды, по поводу и без»: именно так директор одного пенитенциарного заведения описывал поведение г-на Буссуара за несколько лет до того, как тот добился от Высшего административного суда, собравшегося на торжественном заседании, принятие принципа защиты судьёй основных прав заключенного.
Однако полученные права слабо соблюдались в повседневной тюремной жизни. Доступные механизмы правовой защиты были практически неосуществимы: выбор в пользу возбуждения дел, прочно подкрепленных предварительным расследованием, мог ввести судью в заблуждение относительно способности заявителей фактически продемонстрировать допущенные нарушения, а это стало условием для судебного оспаривания пенитенциарных мер. Процедуры различных обжалований (аннулирование, срочное судебное решение о свободах, о приостановлении, о полезных мерах, не говоря уже о средствах доказывания) чрезвычайно сложные. Данное представление об осведомленном заявителе, способном использовать все возможности процедуры для получения наиболее подходящего решения, далеко от повседневной практики. Иными словами, для эффективного осуществления правовой защиты, по сей день, чаще всего требуется ударная сила такого игрока, как OIP, что подтверждается существующей судебной практикой. Что касается материальных прав, основные принципы, закрепленные судьями, редко находят положительное применение в последующей судебной практике. Построение права судебным путем, несомненно, способствовало чрезмерно казуистической логике и принятию слабо определенных стандартов, а защита прав тогда отводилась на гипотетическое вмешательство судьи. Контроль за дисциплинарными репрессиями, несомненно, сыграл свою роль в установлении дифференцированных режимов, ставших особо символической организационной системой, поскольку она применяет диффузную дискриминацию. Но это происходило так же, как и критика в адрес тюрьмы за архаичный и единый ответ на многообразие преступлений и правонарушений, или в отношении европейских рекомендаций, продвигающих управленческую модель работы с рисками. Этот ретроспективный взгляд не призывает к фатализму в тюремном вопросе, но напоминает нам, что амбиции, связанные с использованием права, могут быть лишь ограничены и что они обоснованы только в том случае, когда правовая борьба является частью продолжения других форм переосмысления и оценки пенитенциарной системы. Именно при этом условии, благодаря настойчивости, оружие закона поможет сократить применение тюрьмы и сделать ее менее унизительной.
[1] Экстраординарная Генеральная Ассамблея 2001 г.
[2] Перевод между следственными изоляторами (Парижский административный апелляционный суд, 11 апреля 2006 г., Сегура, № 02PA02389; Административный суд г. Дижона, 3 июня 2003 г., Азайза) и смерть молодого человека в результате пожара в переполненной камере (Высший административный суд, 17 декабря 2008 г., Министр юстиции против Зауя, № 292088).
[3] Высший административный суд, 30 июля 2003 г., OIP, № 253973
[4] С 2005 г., в частности по инициативе Парижского суда, и с конца 2007 года перед Высшим административным судом.
[5] Присутствие адвоката при советах обязательно перед Высшим административным судом при рассмотрении кассационной жалобы.
[6] Меры, которые согласно административному судье, не могут быть оспорены.
[7] Первая европейская процедура, которую вела адвокат Дельфин Бозел, было дело Кидер (9 июля 2009 г., №39364/05). Начиная с 2008 года будет выбран европейский путь.
[8] Так же, потому что «длительные сроки» располагали к оспариванию в судебной порядке.
[9] В деле Люсьен Лежер, запоздалое вмешательство перед Большой палатой (30 марта 2009 г., исключение)
[10] Высший административный суд, 12 декабря 2007, OIP, № 293993.
[11] Данный путь был закрыт Кассационным судом в 2009 г. (Угол., 20 janvier 2009) однако способствовал открытию расследования Апелляционным судом г. Нанси, с последующим вынесением решения ЕСПЧ Канил против Франции, 24 апреля 2013 г., № 40119/09).